ЗАГАДКИ Й ТАЄМНИЦІ «ЕЛИЗАВЕТГРАДСКОГО ДЕЛА 1869 ГОДА»: ІВАН ПОХИТОНОВ, ЛЕОНІД ДИЧЕСКУЛО ТА «БІСІВЩИНА» СЕРГІЯ НЕЧАЄВА

2
897
views

Революционер  презирает  общественное  мнение. Он   презирает   и ненавидит   во   всех   ее  побуждениях  и   проявлениях  нынешнюю общественную  нравственность. 

Нравственно  для  него  все,   что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему.

Сергей Нечаев. Катехизис революционера

В історію російського політичного розшуку це розслідування увійшло під назвою «Елизаветградское дело 1869 года».  Більш заплутаної справи годі й  шукати. Час від часу вже сучасні дослідники  роблять спроби відповісти на головне запитання: що ж тоді насправді відбувалося в Єлисаветграді? Своє розслідування цієї справи петербурзький історик Віктор Кирилов оприлюднив у монографії «Революционный терроризм, которого не было», що побачила світ  2016 року.  Пропоную увазі читачів ознайомитися із надзвичайно цікавою версією  Кирилова  щодо «Єлизаветградської справи» 150-річної давності (подаю із  незначними скороченнями).

Покушение, которого не было

28 октября 1869 г. елизаветградский полицмейстер Пащенко получил в почтовой конторе письмо от некоего агента петербургской полиции Константина «Клоч…» (далее неразборчиво). Агент сообщал, что в город недавно приехали два молодых человека с целью сделать подкоп под железной дорогой и взорвать императорский поезд. Но покушение провалилось, так как царь «миновал этот путь». Некий товарищ террористов, приезжавший к ним из Одессы, предлагал также взорвать почтовый поезд, а одному из них советовал бежать за границу. Анонимный автор был свидетелем этого разговора и проследил за двумя молодіми людьми. На следующее утро полиция выяснила, что по указанному адресу уже две недели снимали квартиру два человека, занимавшиеся письмоводством; одного жильца удалось арестовать, другого же на месте не оказалось. Арестованным оказался Василий Кунтушев, выходец из семьи вольноотпущенных крестьян Саратовской губернии, бывший участник петербургского революционного кружка «Сморгонская академия».

В первой половине 1869 г. он, проживая в Саратове, близко сошёлся с Михаилом Троицким, сыном дворянина-чиновника; Троицкий тоже имел некоторый революционный опыт – его судили за «имение запрещённых книг». По словам арестованного Кунтушева, они с Троицким приехали в Одессу для поступления в Новороссийский университет, но из-за финансовых трудностей в конце августа перебрались в Елизаветград (там дешевле жить).

В результате обыска в квартире были обнаружены несколько исписанных стенографическими знаками листов, руководства к стенографии и большой железный молоток. У Кунтушева почти не было вещей и денег вообще. Хозяйка показала, что квартиранты появились у неё около недели назад, в свою комнату не пускали, а Троицкий часто куда-то отлучался. 29 октября, в день ареста Кунтушева, Троицкий с утра ушёл, сказав, что ненадолго идёт к прачке, и взял с собой небольшую сумку и что-то завёрнутое в белом подмышку. Также квартирная хозяйка и другие свидетели добавили, что среди вещей постояльцев был небольшой, но туго набитый и тяжелый чемодан, которого не обнаружили при обыске. Такой же чемодан видела у подследственных прислуга гостиницы в Одессе, где они останавливались до переезда в Елизаветград. Кунтушев показал, что ему неизвестно, куда и зачем уехал Троицкий, и что никакого чемодана у них не было.

Как показала переписка одесских властей с III отделением, никакого агента по фамилии Клочь или Клочков не существовало.

23 ноября капитан Сердюков, начальник елизаветградского отделения жандармского полицейского управления Киево-Одесской железной дороги, отрапортовал начальству, что участок Балта–Елизаветград был обследован и никаких признаков подготавливаемого покушения, равно как и подозрительных лиц, не обнаружено. Таковы были первоначальные результаты дознания…

Вернёмся же в Херсонскую губернию 1869 года, к событиям, не попавшим в поле зрения историков…

6 ноября, через несколько дней после ареста Кунтушева и таинственного исчезновения Троицкого, полицмейстер города Николаева получил анонимное письмо. Его автор сообщал, что недавно попал в преступное общество, имевшее целью низвергнуть существующий строй, «не пренебрегая никакими средствами». Двое из членов общества находились на момент написания письма в Николаеве: один из них – «бежавший из казанского тюремного замка арестант Ялпидин», проживавший под документами Михаила Троицкого, а другой называл себя Кузнецовым. Ялпидин якобы только что приехал из-за границы с изданиями своей типографии; сообщалось, что он жил на постоялом дворе гостиницы «Севастополь». Николаевский полицмейстер на следующий день арестовал Троицкого. Но в письме ясно было сказано, что эта личность – никакой не Троицкий, а сбежавший «Ялпидин». Михаил Элпидин, обвинённый в 1863 г. в Казани за распространение антиправительственных воззваний среди крестьян (т. н. дело о «Казанском заговоре») и впоследствии сбежавший, – реальная историческая личность.

Во второй половине 1860-х гг. в Швейцарии он создал русскую типографию, издававшую революционную литературу, и потому о нём хорошо знало III отделение. Но полицмейстер не был осведомлён в эмигрантских делах и потому подумал, что «Ялпидин» – это недавно бежавший из одесской тюрьмы некий Лимпиди, находившийся в розыске (поэтому его фотокарточка была в полицейском управлении). Убедившись, что это не разыскиваемый преступник и что приметы задержанного схожи с имеющимися на его руках документами (следовательно, они не фальшивые), полиция его отпустила. Впоследствии выяснилось, что Троицкий жил в городе с 4 по 8 ноября; по показаниям хозяина постоялого двора, он был одет бедно и грязно и, как показалось хозяину, в Николаев пришёл пешком (в то время как в Елизаветграде Троицкий одевался прилично, и деньги у него имелись). После своего ареста и освобождения Троицкий два дня не мог уехать из города, поскольку задолжал хозяину 40 копеек. Кунтушев тем временем успел изменить свои показания. Согласно его новым утверждениям, их товарищ из Одессы Феофан Борисов предложил ограбить знакомую местную помещицу; на случай необходимости убийства был припасён найденный при обыске молот.

В Елизаветград Троицкий и Кунтушев поехали, чтобы познакомиться со служившим там молодым сыном помещицы и благодаря знакомству устроить Кунтушева лакеем в поместье. Награбленные деньги они хотели использовать для открытия народных школ в Саратовской губернии.

В ноябре 1869 г. в Одессе был арестован Феофан Борисов. 10 декабря он вызвался дать чистосердечное показание, в котором объяснил, что инициатором поездки в Одессу из Саратова был Троицкий. Он хотел будущей весной поехать за границу к эмигранту Элпидину и договориться с ним о распространении в России заграничных, «преимущественно французских сочинений о социализме». Троицкий действовал самостоятельно, без связей с какими-либо обществами, а в Елизаветград поехал, чтобы «в обществе кавалерийских офицеров изучить французский разговорный язык», а также потому, что там дешевле жить.

11 декабря в Керчи был задержан Троицкий. Избежав по чистому везению ареста в Николаеве, он случайно получил травму: во время бури ему на голову упала черепица, и в больнице его опознали. Во время допросов он сознался в переписке с Элпидиным.

В Елизаветград Троицкий и Кунтушев переехали, поскольку этот город казался удобным местом для будущего склада запрещённых изданий. Издания то ли должны были переправляться из-за границы, то ли,  согласно предложению Элпидина, печататься тут же. Эмигрант также обещал отправить в Елизаветград «особого агента» для связей с контрабандистами, но тот так и не появился. По словам Троицкого, во время обсуждения этих планов Кунтушев высказывал мнение, что в случае ареста нужно оговорить себя в другом, уголовном преступлении, что он в итоге и делал.

Воспоминания Борисова, опубликованные в 1929 г., также подтверждают пропагандистскую версию поездки.

Кем же был автор двух анонимных писем? В показаниях участников «Елизаветградского дела» ни разу не было упомянуто имя Сергея Нечаева. А ведь можно с уверенностью утверждать, что они не только были с ним знакомы, но и встречались в Елизаветграде. В конце 1869 г. властям стало известно, что Нечаев после нескольких месяцев эмиграции вернулся в Россию через южную границу и осенью останавливался в Одессе. Следствие показало, что в разговорах он упоминал каких-то своих  товарищей в Елизаветграде, а также фамилии Борисова и Троицкого, высказывалось даже предположение, что Нечаев и был тем самым агентом Элпидина, которого ждал Троицкий.

Следствие сопоставило даты: 29 августа Троицкий и Кунтушев приехали в Елизаветград, а Нечаев прибыл в Одессу на пару дней позже. Придя к выводу, что увидеться в Одессе они не могли, власти успокоились и по каким-то причинам не стали интересоваться, мог ли Нечаев последовать за ними в Елизаветград.

Однако из воспоминаний Борисова можно узнать, что в Елизаветграде Троицкий и Кунтушев «столкнулись с Нечаевым, с которым решили действовать вместе. Но крайняя неразборчивость Нечаева в средствах оттолкнула от него Борисова и его товарищей. Вскоре, по невыясненным обстоятельствам, вся компания подверглась преследованиям полиции; Борисова и Кунтушева арестовывают, Нечаеву и Троицкому удалось скрыться». Эта цитата позволяет предположить, что встреча с Нечаевым была незапланированной – революционеры «столкнулись» с ним и какое-то время общались. Учитывая, что двумя предложениями раньше в воспоминаниях сказано, что Троицкий и Кунтушев поехали в Елизаветград «на поиски контрабандистов», то можно утверждать, что не Нечаев был агентом Элпидина, иначе бы Борисов прямо назвал его ожидаемым контрабандистом. К тому же, по различным свидетельствам, Нечаев и Элпидин весьма пренебрежительно относились друг к другу. Нечаев отзывался о последнем, что тот «занимается вздором – изданием книг».

Элпидин, о чьём недоверии к неизвестным людям и излишней подозрительности было известно современникам и историкам, мог даже не отправлять никакого агента в Россию. Нечаев же, прослышав о проживавших на юге бывших участниках революционных кружков, искал с ними встречи, чтобы получить помощь в своих делах. Но настроенные на организацию склада запрещённых изданий, Троицкий, Кунтушев и Борисов не могли принять «крайнюю неразборчивость Нечаева в средствах» и заняли открытую антирадикальную позицию.

Борисов также вспоминал, что Троицкий и Нечаев, спасаясь от ареста, сбежали из Елизаветграда, сев на пароход. Однако на пароходе, по словам Борисова, «против обоих беглецов почему-то возникли подозрения». Тогда они ночью отвязали лодку и «скрылись в херсонских камышах».

Не этим ли объясняется странное появление Троицкого в Николаеве? Из-за скорого побега с парохода Троицкий мог или забыть, или потерять свои вещи, из-за чего остался без денег, и до Николаева ему пришлось добираться пешком. Воспоминания Борисова подтверждают ряд фактов, упомянутых в анонимных письмах: в первом письме указан человек, приехавший к Троицкому и Кунтушеву из Одессы и предлагавший взорвать поезд (Нечаев?). Во втором письме сказано, что в Николаеве находятся Ялпидин (Троицкий) и Кузнецов (Нечаев?).

Кто мог написать донос в Елизаветграде, а затем знать о том, что Троицкий и Нечаев, сбежав из города, оказались в Николаеве, чтобы уже на следующий день по их прибытии в город сообщить об этом местному полицмейстеру?

Этим человеком мог быть только сам Нечаев!

Он же и рассказал Троицкому о вероятном аресте, способствуя его побегу. Возможно, он надеялся получить доверие Троицкого или способствовать радикализации его взглядов. Вместе с тем он мог отомстить и за нежелание с ним сотрудничать. По свидетельству участника студенческих волнений 1868–1869 гг., Нечаев, осознав слабость поддержки своих радикальных взглядов среди студентов, «задался намерением, с одной стороны, отомстить несочувствующим людям, а с другой стороны, выставить за неимением революционной оппозиции её призрак, смутить и встревожить общество какой-нибудь шумной, безобразной выходкой. Он толкнул в казематы сотни доверчивых людей. С этой целью Нечаев требовал у студентов список фамилий, который необъяснимым образом оказался в III отделении».

Не удивительно, если в Елизаветграде Нечаев столкнулся со схожей ситуацией и поступил схожим образом. К сожалению, оригиналы анонимных писем, почерк которых можно сравнить с каким-нибудь автографом Нечаева, в архивах III отделения не сохранились. И тем не менее гипотеза о нечаевском следе в «Елизаветградском деле» показывает склонность его фигурантов к мирным формам подпольной деятельности. А утверждение о широком распространении террористических идей в революционном движении конца 1860-х гг., лишившись одного из аргументов,  становится несколько менее убедительным.

В начале мая 1870 г. под конвоем жандармов Троицкий, Кунтушев и Борисов были отправлены в Петербург; производство по «Елизаветградскому делу», как уже упоминалось ранее, было слито с нечаевским делом, расследованием которого с января 1870 г. занималась специальная комиссия под руководством сенатора Чемодурова. Согласно докладу министра юстиции по нечаевскому делу, окончательный вердикт следствия относительно елизаветградской истории гласил, что сведение о покушении на императора «не подтвердилось ни одним фактом и было скорее плодом вымысла», а целью подследственных были сношения с женевскими эмигрантами, ввоз и распространение сочинений. Трое елизаветградцев по решению Сената были освобождены из-под ареста 10 мая 1871 г. и высланы в Кострому под надзор полиции. Вывод следствия гласил, что Троицкий, «задумав создать ложную причину необходимости будто бы побега своего из Елизаветграда от преследований полиции, написал сам вышеприведенное письмо (елизаветградское анонимное письмо) к полицмейстеру, указав на несуществующее злоумышление». Но если причину побега из Елизаветграда и можно было оправдать доносом на самого себя, то какой смысл подводить себя под реальный арест впоследствии в Николаеве?…

Ця справа зацікавила мене з декількох поважних причин. Ну насамперед, чому слідством не було з’ясовано, куди поділися й, головне, що було  у двох важких чемоданах  Кунтушева й Троїцького, які свідки бачили і в Одесі, й у Єлисаветграді: вибухівка, книги чи щось інше?

Та найголовніше запитання, яке взагалі чомусь не порушувалося: на кого в Єлисаветграді, крім прибульців Феофанова, Кунтушева й Троїцького, міг розраховувати для здійснення своїх злочинних намірів Сергій Нечаєв? А вони таки були   –   принаймні на двох мешканців Єлисаветградського повіту цілком міг розраховувати Сергій Нечаєв, і вони  саме у цей час відбували покарання за участь  у його гурткові «Народна розправа».  Це  –  Іван Похитонов  та Леонід Дическуло.

І справді, всесвітньо відомий український художник, наш земляк Іван Похитонов (1850-1923) цілком міг стати професійним революціонером. З «Хроніки життя і творчості І.П.Похитонова», складеній мистецтвознавцем Елеонорою Пастон,  дізнаємося, що з 1861 по 1867 рік  Похитонов жив і навчався у приватному пансіоні Гумберта в Єлисаветграді.  Про цей навчальний заклад, що дуже прикро,  відомостей майже немає. За винятком коротенької інформації в «Историческом очерке г. Елисаветграда» О.М.Пашутіна: «Мужской пансион Гумберта, на степени прогимназии открыт в 1860 году. Г.Гумберт по правилам и сведениям своим заслуживал в городе полное уважение и доверие, как опытный и добросовестный педагог. Пансион г. Гумберта существовал около десяти лет». Отже, на ті часи це був кращий навчальний заклад, перша прогімназія (4-класна) в Єлисаветграді.

А далі повідомляється: того ж 1867 року «в связи с закрытием пансиона переводится в частную мужскую гимназию в городе Николаеве», а в 1868 році «по окончании гимназии поступает в Петровско-Разумовскую земледельческую и лесную академию в Москве». Судячи з усього, ґрунтовні знання, здобуті в пансіоні Гумберта, дозволили  Івану Похитонову екстерном скласти відповідні іспити  в Миколаєві на  атестат про отримання гімназійної освіти.  Однак його студентське життя тривало недовго. У 1869 році 19-річний Похитонов «исключен из академии за участие в кружке С.Г.Нечаева. Выслан в Матреновку под надзор полиции».

На ті часи сільськогосподарська академія (заснована 1865 року), до якої він вступив, вважалась найпередовішим і найпрогресивнішим закладом Російської імперії.  Академія мала досить-таки ліберальний статут. Студенти, крім офіційної бібліотеки, створили свою нелегальну;  читали заборонену літературу. Щоліта під час канікул  виїздили на практику в зразкові маєтки багатих землевласників, а восени виступали з повідомленнями про тяжке становище робітників і селян. Тож грунт для сприйняття революційних ідей був підготовлений. З точки зору тодішніх правоохоронних органів академія могла стати «розсадником крамоли». Так і сталося. Благородними прагненнями студентів скористався «демон російської революції»  С.Г.Нечаєв (1847-1882), автор сумнозвісного «Катехізису революціонера». За дуже короткий час він обплутав академію та деякі інші навчальні заклади мережею суворо законспірованих гуртків, членами яких були майже 400 осіб.

21 грудня 1869 року в гроті парку на території академії Нечаєв убив студента Іванова. Юнак розгадав авантюризм та аморальність «учителя», і той, побоюючись викриття та щоб налякати інших (зв’язати їх кров’ю), звинуватив Іванова у зрадництві й шпигунстві. Цей постріл сколихнув усю Росію, а Федора Достоєвського надихнув на створення геніального роману-попередження про небезпеку «нечаєвщини» під промовистою назвою «Біси» (1871-1872).

Судовий процес над учасниками нечаєвської організації «Народна розправа» відбувся 1 липня 1871 року. За найменшу причетність до неї було заарештовано 310 осіб, проте судили 84-х.  Похитонов не був членом головного гуртка, який стратив Іванова, а тому й уникнув більш суворого покарання. Його лише виключили з другого курсу академії і відправили у заслання під нагляд батька й поліції… до рідної Мотронівки. Відтоді і на все життя Похитонов не сприйматиме будь-якого насильства. Ставши знаменитим художником і мріючи повернутися на батьківщину, він цього не зробив, бо вважав, що за кордоном значно «менше шансів стати убивцею, бути убитим, покаліченим, побитим, або потрапити в необлюбовані місця».

Щодо Івана Похитонова, то, знаючи, як склалася його подальша доля,  навряд чи він погодився б допомагати Сергію Нечаєву у здійсненні  терористичного акту проти імператора чи спробі підірвати поштовий потяг. А от  щодо Леоніда Аполлоновича Дическуло (1847-1889), то його кандидатура, як спільника Нечаєва, видається більш  підхожою.

За офіційними даними, він, дворянин румуно-молдовського походження,  народився у селі Водяному Шполянського району на Черкащині, що викликає сумніви. Адже на території нашого краю аж до 14 травня 2009 року, коли було знято з державного обліку,  існувало село Дическулове, що підпорядковувалося Комишуватській сільській раді Новоукраїнського району.

Після закінчення Уманського училища садівництва і лісівництва Леонід Дическуло вступив до Петрівсько-Розумівської академії, звідки так само, як і Похитонов, за участь у гуртку Сергія Нечаєва був виключений і висланий під нагляд поліції і не куди-небудь, а до…Єлисаветграда. У 1874 році Дическуло переїхав до Одеси, де зблизився з гуртком “чайковців”. Потім поселився у с. Попельнастому  (нині Олександрійського району), щоб вести революційну пропаганду серед селянства, за що був арештований. У 1878 році  долучився до гуртка народників «південні бунтарі». У 1879 році Дическуло брав участь у замаху на харківського губернатора Кропоткіпа, убитого народовольцем Григорієм Гольденбергом, після чого втік за кордон до Румунії, де невдовзі й помер.

Сам же Сергій  Нечаєв  після змальованих подій  утік за кордон. Проте у 1872 році був заарештований у Цюріху й виданий російському уряду як кримінальний злочинець. За вбивство студента Іванова 8 січня 1873 року засуджений до 20 років каторжних робіт. Утримувався в Алексєєвському равеліні Петропавловської фортеці у надзвичайно жорстоких умовах.

Нечаєв володів гіпнотичним впливом на людей, підкоряючи їх своїй волі. Навіть там, у неволі, він зумів завербувати своїх охоронців, солдатів караульної  команди (судили понад 30 тюремників!). Через них у грудні 1880 року Сергій Геннадійович налагодив зв’язок з виконавчим  комітетом «Народної волі»,  висунув план свого звільнення, від якого потім відмовився, не бажаючи відволікати сили народовольців від замаху на Олександра II.

Безумовно, Сергій Нечаєв  – найсуперечливіша постать в історії російського революційного руху.  Вождь більшовиків Ленін, якого лідер меншовиків Мартов зовсім не випадково називав «другим Нечаєвим», так говорив про свого кумира: «…Этот титан революции обладал такой силой воли, таким энтузиазмом, что и в Петропавловской крепости, сидя в невероятных условиях, сумел повлиять даже на окружающих его солдат таким образом, что они всецело ему подчинялись.

Совершенно забывают, что Нечаев обладал особым талантом организатора, умением всюду устанавливать особые навыки конспиративной работы, умел свои мысли облачать в такие потрясающие формулировки, которые оставались памятны на всю жизнь… Нечаев должен быть весь издан.  Необходимо изучить, дознаться, что он писал, где он писал, расшифровать все его псевдонимы, собрать воедино и все напечатать».

Однак ні за життя Леніна, ні згодом цього зроблено не було, політичної реабілітації Нечаєва також не сталося (надто вже одіозною особистістю він був!). Помер Нечаєв  у равеліні від сухот 21 листопада 1882 року у віці 35 років.  За містичним збігом обставин  саме 21 листопада 1869 року, тобто 13 років тому, Сергій Нечаєв застрелив студента Івана Іванова, з чого власне й почалася «бісівщина»  російської революції.

Володимир БОСЬКО

LEAVE A REPLY

Please enter your comment!
Please enter your name here